КРИЗИС РЕСПУБЛИКИ И ЭПОХА ГРАЖДАНСКИХ ВОЙН

КРИЗИС РЕСПУБЛИКИ И ЭПОХА ГРАЖДАНСКИХ ВОЙН

Рим подчинял себе все новые территории, и опыт управления этнически неоднородной, разноязыкой Италией, видимо, пригодился при организации системы провинций. И все же стремительность экспансии опережала внутреннее развитие державы. Перенапряжение сил в войнах и приток богатств в Рим стимулировали интенсивное развитие рабства, привели к социальным и политическим переменам и катаклизмам — к кризису Республики. Этот кризис историки рассматривают как выражение и результат противоречия между «полисным устройством» Рима и новой реальностью — обширной державой.

В вопросах расширения гражданства римская политика была достаточно гибкой. Еще македонский царь Филипп V видел один из источников силы римлян в том, что они предоставляют гражданские права рабам, отпускаемым на волю. Права римского гражданства выборочно давались отдельным представителям правящей верхушки побежденных. Практиковалась также инкорпорация целых общин в состав римского гражданства. С расширением гражданства было связано расширение земельных владений, принадлежавших римской гражданской общине. Результатом оказывалась территориальная разбросанность римского гражданства, и в Италии постепенно складывалась система городов римского права, как бы территориальных гражданских общин внутри «всеобщей» гражданской общины.

При дифференцированности правовых уровней внутри римского гражданства оно в целом составляло привилегированное меньшинство среди населения, подчиненного «власти римского народа». Поэтому с проблемой распространения гражданских прав была связана и борьба вокруг италийского вопроса, которая с конца II в. до н. э. на несколько десятилетий оказалась центральной проблемой внутренней политики Рима.

Войны и завоевания II в. нарушили относительное равновесие в Италии. Бремя войн ложилось на союзников и латинян все большей тяжестью, и хотя часть добычи перепадала и им, богатства, притекавшие в Рим и преобразовывавшие его быт, постоянно напоминали италикам о неравенстве. Сенатом был принят ряд решений, затруднявших латинянам переход в римское гражданство. Произвол римских должностных лиц в Италии становился нестерпимым.

В провинциях и господствующий класс страдал от поборов и самоуправства наместников, но он нуждался в римской власти для подавления эксплуатируемых. Это наглядно видно на примере Первого сицилийского восстания рабов (137—132 гг.). Восстание, по словам греческого историка I в. до н. э. Диодора, было спровоцировано поведением господ, которые не только истязали своих рабов, но, не кормя и не одевая их, толкали на разбой. Начавшись в одном из имений, восстание быстро распространилось по острову. Повстанцы, предводительствуемые сирийцем, «пророком» Евном, который принял царское имя Антиоха, и киликийцем Клеоном, захватили несколько крупных городов и создали «царство» по эллинистическим образцам. Они расправлялись со своими господами, но не помышляли об уничтожении рабства. Заботясь о будущем, они не жгли имений, не губили запасов продовольствия и не трогали занимающихся земледелием. Однако городские низы, «радуясь судьбе, постигшей богатых», под видом беглых рабов громили и жгли усадьбы. Восставшие, число которых выросло до 200 тыс., нанесли римлянам несколько поражений, и потребовалась армия под командованием консула, чтобы, взяв после трудной осады оплоты восставших — города Тавромений и Энну, расправиться с захваченными рабами. Восстание в Сицилии имело широкий отклик по всей державе.

Взаимопереплетенность социальных связей и противоречий в римской державе была велика. «Вертикальные» связи типа фамильных и клиентских усложняли и без того не простую картину. Кризис Республики раньше всего дал себя знать в том, что ощущалось как дела самой римской общины, но любая попытка их решения отзывалась на италиках и провинциалах, так что кризис развертывался постепенно, вовлекая в себя все активные силы державы.

Наиболее очевидными проявлениями кризиса стали недостаток людских резервов для армии и нежелание граждан участвовать в неприбыльных войнах, особенно в Испании. В 151 г. возникли беспрецедентные трудности с воинским набором, вызванные известиями об огромных потерях убитыми и о храбрости испанцев. По словам Полибия, «молодежью овладел необычайный страх, какого, говорили старики, они и не упомнят». Многие отказывались от военной службы под любыми предлогами, и даже командные должности оставались незанятыми. Дошло до того, что народные трибуны, добивавшиеся освобождения от военной службы, как писал Ливий, «для своих друзей», даже заключили на како-то время в тюрьму консулов, проводивших набор.

Этот острый момент был преодолен, однако трудности с набором в 40-х и 30-х годах давали себя знать уже регулярно (особенно непопулярной оказалась война с восставшими рабами в Сицилии). Правящие круги Рима были озабочены снижением числа граждан, пригодных для службы в легионах, т. е. имевших потребный для этого ценз (в соответствии с архаическим представлением о том, что только человеку, имеющему землю и дом, есть за что сражаться). Вскоре после событий 151 г. ценз для легионной службы был просто снижен (примерно в 2,5 раза), но необходимость более серьезных мер становилась очевидной. Римское крестьянство, составлявшее тогда основу легионов, сильно пострадало от долгих войн. Мысль возродить его посредством наделения бедняков землей из «общественного поля» (куда включалась доля земель, отбираемых у побежденных), видимо, имела хождение среди знати, связанной со Сципионом Эмилианом. Однако дальше составления проектов дело не шло, покуда один из народных трибунов 133 г. до н. э.— Тиберий Гракх не ввел эту идею в политическую практику.

Тиберий Семпроний Гракх по рождению принадлежал к верхушке римской знати. Его отец, носивший то же имя, был цензором и дважды консулом, мать — дочерью Сципиона Африканского Старшего, сестра — женой Сципиона Эмилиана, тесть Аппий Клавдий — принцепсом сената (сенатор, голосовавший первым). Тиберий получил прекрасное философское и риторическое образование под руководством греков, а военный опыт — под Карфагеном и в Испании. Трагически краткая политическая деятельность Тиберия и его младшего брата Гая навсегда связала их имена с борьбой римского плебса (этим словом обозначались теперь широкие слои городского и сельского населения) и римской демократии.

Готовя свое выступление, Тиберий Гракх еще не порывал этим с правящей верхушкой Рима. Даже авторство его знаменитого законопроекта римская традиция приписывает Публию Муцию Сцеволе (консулу того же, 133 г.) и Публию Лицинию Крассу Муциану (будущему консулу 131 г.) — «двум мудрейшим и сиятельнейшим братьям», как их назвал Цицерон.

В законопроекте речь шла о наделах из «общественного поля», ноне из свободных земель. В Риме издавна существовало «право заимки» общественной земли всяким, кто мог обеспечить использование занятой им территории. Общественная земля оказалась в частном владении у богачей, эксплуатировавших ее силами рабов. Установленная в IV в. до н. э. норма такой «заимки» (до 500 югеров) была уже забыта. Теперь предполагалось ее возродить, добавив еще по 250 югеров yа взрослых сыновей хозяина, но всего до 1000 югеров на один дом. Излишки общественной земли должны были изыматься и распределяться среди бедняков 30-югерными неотчуждаемыми наделами на правах наследственного пользования. Тиберий подчеркивал, что главная цель проекта — укрепление римской армии посредством создания боеспособного гражданства. Он предостерегал против чрезмерного роста числа рабов, напоминая о событиях в Сицилии, и увещевал «богатых» пожертвовать своекорыстными интересами ради интересов отечества. Идейная основа законопроекта была вполне традиционной и даже консервативной, но затрагивавший уже сложившиеся имущественные отношения, он воспринимался как призыв к ломке существующего порядка, что вызывало ненависть в консервативных кругах и возбуждение среди широких слоев гражданства, особенно сельского плебса. Агитация Гракха оказалась обращенной прежде всего к участникам народных собраний. Она находила широкий отклик: в Рим стекались толпы из сельских местностей. Противники Гракха, заручившись поддержкой одного из его коллег по должности, Марка Октавия, попытались организовать оппозицию законопроекту в народном собрании: на бурных и многолюдных сходках чаша весов колебалась. Обсуждение в сенате тоже оказалось безрезультатным. Обе стороны прибегали к тактике обструкции, и обстановка крайне обострилась. Октавий наложил вето на законопроект, и Тиберий, исчерпав средства убеждения, решился на беспрецедентный шаг — поставил на голосование вопрос, может ли трибун, действующий против народа, оставаться в должности. Собрание сместило Октавия и приняло закон. Акт смещения трибуна, поставивший решение «народа» (т. е. народного собрания), рассматриваемого как источник власти магистратов, выше самой этой власти, стал для римских консерваторов олицетворением «мятежного» духа.

Переделом земли занялась комиссия, куда вошли, кроме Тиберия, его брат Гай и тесть Аппий Клавдий. Тиберий пообещал провести закон о том, чтобы завещанные «римскому народу» богатства последнего пергамского царя Аттала III были употреблены для вспомоществования тем, кто получил наделы. Источники приписывают Тиберию еще несколько обещаний или предложений, сделанных в угоду плебсу. Современные историки обычно считают, что Тиберий ориентировался в своей деятельности лишь на граждан, но Веллей Патеркул пишет, что он «обещал гражданство всей Италии». Возможно, уже Тиберий высказывался об италийском вопросе.

Обстановка заставляла Тиберия добиваться повторного избрания в трибуны, хоть это и противоречило тогдашним порядкам. Противники обвиняли его в «стремлении к царской власти», смещение коллеги трактовалось ими как оскорбление трибуната. Они явно собирались прибегнуть к силе. Возглавивший их сенатор Сципион Назика, не сумев привлечь на свою сторону консула П. Муция Сцеволу, сам организовал нападение на Капитолий, где собрались гракханцы. Тиберий и около 300 его сторонников были убиты, их трупы выброшены в Тибр.

Парадоксально, но аграрный закон не был отменен, и комиссия продолжала работать. Тиберия в ней заместил П. Лициний Красс Муциан (избранный консулом на 131 г. и вскоре погибший в борьбе против Аристоника), потом были и другие замены. Работа комиссии затруднялась неясностью правового положения земель, намеченных к конфискации, и иными препятствиями. Сципион Эмилиан по просьбе крупных италийских землевладельцев добился в сенате передачи разбирательств от комиссии консулу, который отправился воевать с иллирийцами, и ее деятельность была заведена в тупик. Вскоре Сципион был неожиданно найден мертвым в своей постели. Распространились слухи об убийстве, но никакого следствия не было.

Деятельность гракханцев продолжалась. В 125 г. Фульвий Флакк, консул и член аграрной комиссии, чтобы сдвинуть ее дела с мертвой точки, предложил предоставить италикам гражданские права. Законопроект вызвал резкую оппозицию в сенате и не был поставлен на голосование. Это вызвало восстание в италийском городе Фрегеллах. В следующем году в трибуны был избран Гай Гракх.

Древние авторы, рассказывая о двухлетнем трибунате Гая (123— 122 гг.), обращали внимание на широкий, почти всеобъемлющий характер всего комплекса его предложений. Ясная идея и ясная цель Тибериева проекта если и не тонули в них, то рядом с другими включались в иную систему. Инициативы Гая в источниках выглядят рассчитанными на то, чтобы заинтересовать, но и столкнуть друг с другом все слои общества. Казалось бы, на первый план выдвигался вопрос о политической тактике — о приобретении Гаем новых сторонников и даже о возможности маневрирования между ними. Однако основные из его законов и проектов были столь решительны, что впоследствии Цицерон говорил о Гае как о деятеле, который «изменил все положение дел в государстве», а греческие авторы (Диодор, Плутарх), осмысляя в привычных им понятиях римскую жизнь, писали даже о замене аристократического строя демократическим.

Ряд законов Гая касался повышения роли народных собраний, укрепления правовой защиты личности граждан. Но большинство его инициатив имело конкретный социальный адрес. Так, знаменитый «хлебный закон» предусматривал продажу хлеба городскому плебсу по ценам ниже рыночных. Это бывало и раньше, но к случаю, теперь же фактически утверждался принцип государственного обеспечения малоимущих граждан. Были изданы законы и в интересах «всадников» — второго после сенаторов привилегированного сословия, оттесненного до тех пор от прямого участия в политической жизни. Гай Гракх передал им (от сенаторов) «суды о вымогательствах», рассматривавшие жалобы провинциалов на бывших наместников и превратившиеся, таким образом, в орудие контроля над верхушкой сената. Другой закон касался сбора податей с недавно учрежденной провинции Азии. Он должен был сдаваться на откуп в Риме товариществам публиканов, где ведущую роль играли опять-таки всадники, получавшие теперь возможность участвовать в эксплуатации провинций на правах правительственных агентов.

Но были вопросы, в которых попытка пойти навстречу одним слишком задевала других, и сам широкий характер политической опоры Гая оказывался залогом ее непрочности. Трудности, связанные с аграрными мероприятиями, уже выявили себя вполне, и, может быть, чтобы их избежать, Гай дополнил аграрный проект Тиберия программой выведения колоний (т. е. поселений с городским устройством) не только на италийскую, но и на провинциальную территорию. Мысль о том, что римских граждан можно наделять землей, выводя их за пределы Италии и создавая в провинции города римского или латинского права, была новой и вызывающей. К тому же территория бывшего Карфагена, близ которого предполагалось основать первую колонию, была проклята Сципионом. Может быть, нуждами аграрного урегулирования было вызвано и возвращение к италийскому вопросу. Гай предложил предоставить латинянам полные права римского гражданства, а союзникам, не имевшим права голосовать в народных собраниях, даровать это право. Проекты кардинального расширения римского гражданства вызвали особенно резкую оппозицию не только в правящих кругах — даже городской плебс имел привилегии, которых не хотел лишаться.

Противники Гая добились сенатского постановления о том, что на время голосования по италийскому проекту из Рима должны быть высланы все, кроме римских граждан. Особую роль в борьбе сыграл оказавшийся очень действенным прием перехвата лозунгов. Противники гракханцев обеспечили себе поддержку одного из народных трибунов — Ливия Друза, который, не забывая упоминать о поддержке, оказываемой ему сенатом, старался превзойти Гая в предложениях, «угодных народу». Гракхову карфагенскому проекту, уже осуществлявшемуся, Друз противопоставил отнюдь не рассчитанный на реализацию проект новых 12 колоний в самой Италии. Неудача попытки Гая стать трибуном на третий срок и избрание на консульство злейшего врага его дела Л. Опимия отразили надлом общественного настроения.

Было назначено собрание для отмены ряда законов Гракха. Гай не сумел предотвратить убийство одного из прислужников консула, и Опимий воспользовался поводом, чтобы получить от сената чрезвычайные полномочия и подготовить силы. Гракханцы во главе с Гаем и Фульвием Флакком укрепились в одном из храмов и пытались вести переговоры. Но Опимий стремился к столкновению и начал настоящее сражение. Фульвий и Гай погибли, двое несовершеннолетних сыновей Фульвия были зверски убиты, а всего было перебито около 3 тыс. человек. По истечении консулата Опимий был обвинен перед народным собранием, но оправдан, видимо, из-за подавленности и растерянности бывших гракханцев.

Многие из законов Гая еще долго оставались в силе, и многие созданные по его инициативе институты продолжали существовать, быть источником борьбы, возрождаться. Распределение дешевого или дарового хлеба среди римского плебса сохранилось и при Империи. Но попытка создать устойчивую систему неотчуждаемых небольших владений на «общественном поле» закончилась неудачей. Хотя около 80 тыс. человек в разных областях Италии, а некоторые даже в Карфагене успели получить землю, в 111 г. был принят закон, объявлявший и распределенную, и «занятую» землю частной.

Непосредственную опору гракханского движения составляли те граждане, которые жили в городе или могли прийти туда на время решающих народных собраний. Меньшинство, порою случайное, представляло «римский народ», чьим именем принимались законы. Так, число активных участников движения Тиберия, по Плутарху, не превышало 3 тыс. И тем не менее гракханцы нанесли сильнейший удар политической монополии нобилитета. Высшие должности остались его достоянием, но расширялся круг тех, кто получал иные возможности участия в политической жизни. Всадники, городской плебс, позднее армия и италики становились политическими силами. Картина политической жизни Рима усложнялась.

Изменялся и сам характер борьбы. Как писал Плутарх, «после изгнания царей это был первый в Риме раздор, завершившийся кровопролитием и избиением граждан». Возрастание роли открытого насилия в политической борьбе продолжалось до конца Республики. Очень существенно и то, что политическая борьба приобретала характер борьбы сторон, или «партий». Вопрос о римских партиях уже долгое время остается дискуссионным. Спорят об их характере, структуре, даже самом наличии. Разные точки зрения высказывались и в советской исторической литературе.

Характеризуя враждебную Гракхам политическую силу, древние авторы обычно называют ее «сенатом», а другую «народом». Видимо, с послегракханского времени представление о борьбе этих двух сторон становится общим местом римской общественной мысли и не только прилагается к текущим политическим столкновениям, но и переносится на прошлое, создавая тем самым готовую схему для будущих историков — и античных, и позднейших (вплоть до нашего времени). Разумеется, обозначение борющихся «партий» (которые, конечно, не следует представлять себе по образцу современных) как «сената» («знати» и т. п.) и «народа» («плебса» и т. п.) не следует понимать буквально. Речь может идти о консервативной, охранительной «партии», стоявшей на страже привилегий нобилитета, поддерживавшейся большинством сената и действовавшей через консулов, и о «партии» сторонников реформ, действовавшей через трибунат и народные собрания (для нее становятся традиционными предложения в интересах плебса, обещающие ему немедленную материальную выгоду).

У римских авторов соответствующие политико-идеологические направления нередко обозначаются как «оптиматы» и «популяры». Эти термины в политическом значении появились в Риме, видимо, в результате знакомства с политико-философскими сочинениями греков (как кальки греческих понятий «аристократы» и «демократы»). Во времена Цицерона они были ходовыми в политической пропаганде и, так сказать, политическом быту, получив, однако, в римских условиях несколько иное звучание. Они были неоднозначны и легко допускали перетолкования, так что применительно к злободневности часто оказывались скорее лозунгами и ходкими словечками.

Как бы мы ни определяли оптиматов и популяров, суть не в том, имели ли они свою программу и организацию, но в том, охватывало ли их противоборство всю полноту политической жизни и политической борьбы. Видимо, нет. Для политической борьбы конца Республики трудно выделить устойчивые «оптиматские» или «понулярские» программы или тактики по отношению к политическим силам, все более выходившим на первый план,— италикам и армии. Боровшиеся между собой политические группировки (можно и их называть «партиями») формировались и распадались под воздействием самого хода борьбы, заимствуя друг у друга и конкретные лозунги, и тактические приемы. Мероприятия, диктуемые интересами момента, порой оказывались важнее и перспективнее, чем цели, ставившиеся как главные. Практика политической борьбы определялась конкретным соотношением сил, выводившим ее далеко за рамки традиций и схем.

Деятельность Гракхов, по существу, не изменила в Риме положения с армией. Это ясно показала начавшаяся в 111 г. война в Северной Африке, так называемая Югуртинская. Поводом к ней послужила династическая усобица в зависимом от Рима Нумидийском царстве, где власти добился незаконный сын Масиниссы Югурта, действовавший вероломством и подкупом. Когда-то под Нуманцией он командовал нумидийскими союзниками Рима и приобрел связи среди римской знати. В ходе усобицы он взял город Цирту и перебил, в числе прочих, римлян и италиков, занимавшихся там торговлей. В Риме негодовали, народный трибун Г. Меммий созывал сходки и выступал с речами. Сенату пришлось начать войну. Но разложение войска, подкупность и бездарность командующих и их окружения парализовали все усилия. В 109 г. кампанию возглавил консул Кв. Цецилий Метелл. Римский аристократ старого закала, он начал с восстановления дисциплины и одержал несколько побед. Но Югурта переменил тактику — война стала затягиваться. С притязаниями на консульство выступил неожиданный претендент Гай Марий.

Марий был помощником (легатом) Метелла. «Городского» образования не получил, был упрям и резок. Выдвинулся (как и Югурта) под Нуманцией. Доконсульская его карьера была малозаметна, но в сложившейся обстановке серьезным преимуществом оказалось незнатное происхождение. Марий начал агитацию прямо из действующего войска. Он выступал перед римскими и италийскими торговцами в самой Нумидии, обещая им быстро закончить войну. Агитация имела бурный успех среди ремесленников и земледельцев, сторонники Мария в речах вспоминали о Гракхах. Народное собрание высказалось за передачу командования Марию, и он стал консулом. Его поддержал широкий блок противников «господства немногих». Свое консульство он называл «трофеем» победы над знатью.

Марий начал с пополнения войска, и прежде всего легионов. Требования момента подсказали ему самый простой способ покончить с затяжным кризисом воинского набора. В 107 г. набор был проведен не «по обычаю предков», т. е. без учета цензовых норм. Принимались все желающие — в большинстве неимущие. Такое решение вопроса Марием имело за собой традиции в римской практике, и Марий лишь завершил объективное развитие определенной тенденции. Хотя набор 107 г. был не слишком велик (до 5 тыс. человек) и принудительные наборы после него не вышли из употребления (особенно в гражданских войнах), исследователи находят возможным трактовать его как военную реформу.

Служба в легионах оставалась привилегией римских граждан, а статус солдата вспомогательных войск отражал политическое положение союзников. Командовали римскими войсками по-прежнему магистраты гражданской общины: карьера — гражданская и военная — оставалась единой. Однако социальное лицо римской армии стало изменяться. Из ополчения хозяйственно самостоятельных граждан она постепенно делается войском «профессионалов» (но не наемников, безразличных к политике). Последствия этого процесса выявились в недалеком будущем.

На окончание войны у Мария ушло все же около двух лет. В 106 г. в его армии появился квестор Л. Корнелий Сулла. Он происходил из обедневшей патрицианской семьи, был хорошо образован, но запятнал свою молодость пьянством и развратом; разбогател он и «возгордился» как раз благодаря африканской войне. Сулла быстро постиг все тонкости военного дела и вошел в доверие к Марию и к солдатам. Марий поручил ему захватить Югурту, преданного своим тестем, и вышло так, что именно Сулла завершил этим актом войну. В 104 г. Марий отпраздновал триумф. Еще до возвращения он был вопреки правилам заочно избран на второе консульство для войны с новым грозным противником.

Это были кимвры и тевтоны — германские племена, появившиеся за Альпами еще до Югуртинской войны. Они требовали от римлян земли для поселения и со 113 по 105 г. нанесли римлянам шесть поражений.

До встречи с противником прошло, однако, более двух лет: варвары изменили маршрут и двинулись к Испании, потом были отогнаны назад кельтиберами. В ожидании решительных событий Мария из года в год переизбирали в консулы, а он использовал время для подготовки. В 102 г. при Аквах Секстиевых (севернее Массилии) произошла битва с тевтонами, которые были разбиты и понесли большие потери. Кимвры, шедшие с другой стороны и спустившиеся через Альпы в Транспаданскую Галлию, были разбиты при Верцеллах (101 г.). Победитель Марий добился уже шестого избрания в консулы (на 100 г.).

В годы войн он так или иначе ладил с сенатом, но продолжавшаяся в Риме борьба партий не оставляла его в стороне. Еще в 103 г. народный трибун Апулей Сатурнин предлагал наделить ветеранов Мария землей в Африке и поддерживал кандидатуру Мария на очередное консульство. Теперь Марий вновь сблизился с Сатурнином и помог ему стать трибуном на 100 г. Сатурнин опять выступил с законопроектом о наделении ветеранов Мария землей в провинциях. В собрании проект прошел не без применения насилия — Аппиан рассказывает о драке между «горожанами», которые были против проекта, «выгодного италийцам», и «сельчанами», в конце концов утвердившими закон (возможно, ветеранами Мария). В сенате Марий разными способами добился того, что почти все сенаторы присягнули на верность проекту.

Сатурнин предложил и хлебный закон по образцу гракханского, еще более снизив цену на хлеб для плебса. Однако принцип наделения землей уже отслуживших солдат противоречил основной идее гракханской программы — идее крестьянского ополчения как основы армии.

В 100 г. соратник Сатурнина Сервилий Главция выставил свою кандидатуру в консулы. Его соперник на выборах был убит в день голосования. Убийство приписывали Сатурнину и Главции. Сенат, как в 121 г., принял постановление о чрезвычайном положении, предписывавшее консулам позаботиться о том, чтобы «республика не потерпела ущерба». Лидеры знати призвали Мария как консула взять это на себя. Во главе явившихся на призыв сената он осадил Сатурнина и его сторонников на Капитолии. Те сдались, рассчитывая на неприкосновенность, которую Марий им обещал. Но обеспечить ее он не смог: сдавшиеся были убиты разъяренной толпой. Состав ее известен по одной из речей Цицерона: нобилитет всех возрастов, всадники и «явившиеся из других сословий». Широкий блок (от всадничества до плебса), возродившийся было с началом Югуртинской войны, вновь распался.

Пятилетнее (104—100 гг.) пребывание Мария в консульской должности иногда рассматривают как существенный шаг на пути к военной диктатуре, но вряд ли это так. Ежегодные переизбрания Мария диктовались чрезвычайной ситуацией войны с кимврами. Послевоенное же консульство лишь показало несамостоятельное положение Мария между борющимися силами. Армия как таковая в эти годы ни разу не была обращена им ни против граждан или гражданских магистратов, ни против другой гражданской армии.

В год победы над кимврами коллега Мария по консульству Маний Аквилий был занят подавлением второго крупного восстания рабов в Сицилии (104—101 гг.), в какой-то мере спровоцированного войной с кимврами. Когда Марий получил от сената право обращаться за помощью к «заморским» союзникам, выяснилось, что многие из них уведены публиканами и стали рабами в разных провинциях. Сенат постановил, чтобы ни один свободнорожденный из народов, союзных Риму, не оставался в рабстве. Наместник Сицилии принял было распоряжение всерьез и успел освободить более 800 человек. Рабы провинции были возбуждены надеждой, но по настоянию местной верхушки дальнейшее расследование было прекращено. Тогда в разных концах острова началось восстание. Вождями его стали Сальвий (принявший царское имя Трифона), считавшийся предсказателем, и киликиец Афинион, который в рабстве был управляющим у богатых господ и имел административный опыт. Римляне, как и в прошлый раз, потерпели несколько поражений, и вновь для подавления восстания понадобилась консульская армия. Масштаб обоих восстаний определялся специфическими условиями Сицилии, но более мелкие вспыхивали в разных местах: и в той же, и в других провинциях, и в Италии. Но до поры почти все они оставались изолированы.

В Риме продолжалась борьба различных группировок правящего класса за власть. В 95 г. был проведен закон против присвоения гражданских прав союзниками и латинянами. Тем из них, кто проживал в Риме, предписывалось вернуться в свои города. Этот закон (даже в оценке сенатской традиции — «не только бесполезный, но и пагубный для Республики») вызвал резкое недовольство в Италии, в частности и среди италийской аристократии, до тех пор бывшей верным союзником и политическим резервом нобилитета. Всадники в борьбе за власть открыто злоупотребляли судами по делам о вымогательствах. Больше того, через некоторых сенаторов они стали развертывать наступление уже в самой цитадели нобилитета. В этих условиях ответные действия «сената» как политической партии приняли парадоксальную для него форму «трибунского мятежа». Наиболее подходящей фигурой для этого оказался М. Ливий Друз (Младший). Согласно Цицерону, Друз принял на себя защиту «авторитета сената», «дела главенствующих». Тем не менее, например, Сенека (I в. н. э.) не сомневался, что Друз Младший, предлагая новые законы, «пробудил гракханское зло». Он хотел лишить всадников их положения в судах, но тактические, казалось бы, соображения обратили его (как прежде Гая) к самым насущным проблемам и к попытке создать по возможности широкий — пусть разнородный — политический блок. Всадники по замыслу Друза должны были за потерю судов получить компенсацию в виде зачисления трехсот наиболее видных из них в сенаторы, что не устраивало ни ту, ни другую стороны.

Друз, по словам римского историка, «возбудил плебс надеждой на раздачи», «взволновал союзников и италийские народы надеждой на гражданские права». Италики устремились в Рим, с их помощью Друз «насилием» провел через народное собрание законы хлебный и аграрный (с присоединенным к ним законом о выведении колоний в Италию и Сицилию), а также закон о судах. Законопроект о гражданстве италиков, однако, наталкивался, как и прежде, на неодолимое сопротивление. В Рим приходили вести о тайных собраниях италийской знати. Друз с разных сторон подвергался нападкам. Сенат, чьи интересы он отстаивал, объявил его законы недействительными, как «принятые вопреки птицегаданию». Друз, не отступавшийся от законопроекта об италиках, погиб возле своего дома от руки неизвестного убийцы.

Так «заступник сената», ставленник верхушки нобилитета, увлеченный логикой борьбы, прошел весь путь «мятежного трибуна». Это показывало, что противоречия, раздиравшие римско-италийское общество, не могли быть разрешены ни в сенате, ни в народном собрании, ни на площадях и улицах Рима. Италийцы стали готовиться к восстанию.

Оно вспыхнуло в городе Аускуле. Римский претор, выступивший там перед италийцами с речью, полной грубых угроз, был убит вместе со всей свитой. Началось массовое отпадение от Рима племен Средней и Южной Италии, возглавляемых своей знатью. Верность Риму сохраняли, кроме латинян, лишь Этрурия и Умбрия (области крупного землевладения), а также отдельные города.

Союзническая война (90—88 гг.) и по характеру, и по результатам оказалась переломным событием рассматриваемого периода. Впервые политические столкновения в Риме сменились настоящей войной регулярных армий, ведшейся на больших территориях.

Италики, составлявшие численно большую часть римской армии, оседавшие на завоеванных территориях в качестве «дельцов», активно участвовавшие в процессе романизации провинций, были для внешнего мира и провинциалов тоже римлянами. На родине же они были отделены от римских граждан политико-правовой чертой, становившейся тем резче, чем больше стирались другие различия между ними, чем отчетливее выявлялись контуры складывавшегося римско-италийского общества. Таким образом, в начавшейся войне, по существу, столкнулись между собой разные части римской армии, до тех пор завоевывавшие вместе провинцию за провинцией. Само требование гражданских прав, основывавшееся на старинном отождествлении солдата и гражданина, впоследствии рассматривалось как «справедливейшее» даже римскими историческими писателями, осуждавшими действия италийцев, и позволяло им включать Союзническую войну в общий контекст развития политической борьбы в Риме.

Политическим центром восставших стал город Корфиний, переименованный в Италику (или Италию). Они создали свой сенат и выбирали магистратов. У руководства восстанием стояла италийская знать, получившая опыт командования в римской армии. Армия италиков насчитывала около 200 тыс. человек, как и римская (куда входили еще верные Риму союзники). Римскую армию возглавили оба консула, в помощники которым были даны виднейшие полководцы, среди них — Марий и Сулла.

Избранная союзниками тактика разделения сил между многими полководцами, действовавшими самостоятельно в разных местах, исчерпание римских людских резервов, заставившее набирать отпущенников в войско, явное моральное превосходство италиков, угроза отпадения оставшихся союзников — все это вместе с тяжелым финансовым и продовольственным положением, серьезными внешнеполитическими осложнениями на Востоке показало римлянам бесперспективность жесткой позиции, связанной с отсутствием положительной политики в италийском вопросе. Положение в самом Риме стало меняться, и в 90—88 гг. было принято несколько законов о предоставлении гражданства сначала союзникам, оставшимся верными Риму, а потом фактически и тем, кто в течение двух месяцев сложит оружие. Эти законы не прекратили сразу войну, но изменили соотношение сил: круг повстанцев редел. Непримиримые (в основном самниты и луканы) продолжали борьбу до 82 г., когда примкнули к одному из станов в начавшейся к тому времени гражданской войне и с ним потерпели поражение.

Новые граждане были приписаны к ограниченному числу триб (к восьми или десяти), что автоматически лишало их большинства в народном собрании. Тем не менее начало общей интеграции италиков в римское гражданство было положено. Дальнейшее быстрое развитие этого процесса показало, насколько он отвечал условиям времени. Формально в войне победили римляне, фактически — италики. Италийский вопрос, однако, не сразу сошел с повестки дня — на какое-то время он принял форму вопроса о «новых гражданах».

Новое обострение политической борьбы в Риме, приведшее к гражданской войне, охватившей всю Италию и затронувшей провинции, было связано с I Митридатовой войной (89—84 гг.). Она началась на втором году Союзнической войны. Понтийский царь Митридат VI Евпатор, воспользовавшись ненавистью провинциалов к завоевателям, быстро овладел территорией провинции Азии и Греции. В Риме командующим был назначен Сулла, избранный на 88 г. в консулы. Однако всадники, имевшие в Азии особые интересы, предпочитали Сулле Мария. Для широкой кампании в его поддержку (вроде той, какая предоставила ему командование в Югуртинской войне) нельзя было пренебречь новыми гражданами, заинтересованными в перераспределении по всем трибам, которое укрепило бы их положение в народном собрании. Возможно, это и заставило всадников круто изменить позицию в италийском вопросе (в годы Союзнической войны она была негативной).

После бурной борьбы, проходившей в ежедневных сходках и уличных стычках между старыми и новыми гражданами, сторонникам Мария удалось провести несколько законов, и прежде всего о распределении новых граждан и отпущенников по всем трибам и о назначении Мария командующим. Консулы пытались сорвать голосование и едва не были убиты. Один из них, Кв. Помпей, бежал; Сулла же предпочел, позволив противникам провести нужные им законы, отправиться в Кампанию, где стояло его войско.

До той поры в Риме армия не вмешивалась непосредственно в политические дела, почему и не занимала должного места в расчетах политиков. Сулла созвал на сходку солдат, которые стремились к прибыльному походу и опасались, что новый командующий наберет вместо них других. Политической аргументации не понадобилось: солдаты сами потребовали вести их на Рим. Решение было беспрецедентным, и, за единственным исключением, все командиры в войске отказались участвовать в таком нарушении римских традиций и законов. Сулла не смутился ни этим, ни попытками послов из Рима воздействовать на него авторитетом сената. Шесть легионов с оружием вступили в Рим.

Сулла расставил по городу отряды солдат, под бдительным оком которых были созваны сенат и народное собрание. Сенат проголосовал за объявление Мария и его 11 сторонников врагами отечества. Народное собрание в присутствии армии покорно выслушивало речи против «господства людей, заискивающих перед народом».

Итак, ходом событий Сулла был подведен к использованию армии как нетрадиционного и наиболее мощного средства внутриполитического насилия. Но отход от традиций тоже имел свой предел: как прежде при чрезвычайных действиях консулов, так и теперь, видимо, предполагалось, что речь идет о единовременной мере, что принятые под давлением армии законы сами станут гарантией от новых волнений. Сулла отослал армию в Капую. Последствия этого шага, несомненно, были для него неожиданными.

Народное собрание сразу вышло из повиновения. Сулла не смог провести, кого хотел, в магистраты на 87 г. Одним из избранных консулов стал его противник Л. Цинна. Взяв с него клятву в лояльности, Сулла лишь продемонстрировал свою беспомощность в создавшемся положении. Он поспешил к своей армии и с нею на Восток.

Цинна немедленно выступил с законопроектами в пользу новых граждан, и они опять устремились в город. Цинна, в уличной борьбе вытесненный из Рима и вскоре лишенный сенатом консульских полномочий, начал агитацию в городах, недавно получивших римское гражданство, которые стали собирать для него деньги и войско. Ему удалось склонить на свою сторону и стоявшую в Италии армию одного из сулланцев. Цинна не ограничивался денежными посулами: он обращался к солдатам и как к гражданам, как к участникам народного собрания, которые возвращают ему консульскую власть. Командиры активно поддержали Цинну. К нему пришли и враждебные Сулле сенаторы, и, наконец, Цинна вызвал из изгнания «возвеличенного несчастьями» Мария, чье имя само могло быть знаменем.

Войско Цинны и Мария было большим и пестрым: тут были и перешедшие к ним солдаты, и гражданское ополчение италийских городов, и силы самнитов, и личные отряды Мария, составленные из явившихся на его призыв рабов. Второй консул Октавий и поддерживавшая его группа нобилей оказались в изоляции. В их армии началось разложение. Начавший переговоры с Цинной сенат капитулировал. Вступление Цинны и Мария в город сопровождалось волной террора против их политических противников. Цинна и Марий были избраны консулами на будущий (86) год, но на 17-й день своего седьмого консульства Марий умер.

продолжение